Желтое, зеленое, голубое[Книга 1] - Николай Павлович Задорнов

мне! Это вот тебе писать свои картины, конечно, красота. А я в своем доме повешу твою картину, как ты обещал.

— А клеенку с русалками?

— А русалку в плиту! Пропади она пропадом.

— Нет, отдайте лучше мне.

— Зачем тебе?

— Потом узнаешь… Я ее на выставке помещу.

— Что ты! Поди-ка, стыдно! Уж не срамись!

Георгий ушел в другую комнату, где было все свалено. Нашел свой альбом и, глядя через дверь, стал рисовать, как две крепкие молодые женщины отскребают от строительной грязи новую квартиру… Спины их, напряженность, крепкие руки, общее светлое настроение, бодрое. Если делать в красках, то все будет бело, стены, ванна, заблестят краны, русые головы, торжество белизны. И за окном собирается зима, стекла белы, все бело…

ГЛАВА VI

Звонко стуча каблучками по свежекрашеному полу, Нина в красном коротком халатике подходит к телефону в коридоре и зажигает лампу.

— Алло…

Какая-то невидимая волна ее озабоченности доносится до самодельной кушетки, на которой лежит вернувшийся из тайги Георгий.

— Да… Он дома… — голос ее почему-то стал серьезен. — Да, пожалуйста. Приходите к нам. Он будет ждать вас! — спокойно и безапелляционно заявляет Нина, кладет трубку телефона, гасит свет, и стук ее каблучков приближается.

— Кого еще пригласила к нам? К черту, я не видел тебя десять дней, измерзся, устал, в пургу брел пешком по льду реки, чтобы поскорее добраться… Чуть не сдох. Добрался до трассы и ночевал в вагончике диспетчера. А диспетчер и все его рабочие у меня из рюкзака украли рубашку.

— Звонили из редакции городской газеты… Приехала из Москвы художница Алиса Гагарова. Она в творческой командировке и хочет непременно тебя видеть. Говорит, звонила утром, а день провела на стройке нефтезавода.

— Что же ты меня не позвала к телефону?

— Не думаешь, что тебе надо переодеться? — вместо ответа сказала Нина.

Ведь Георгий мог, под настроение, сморозить что-нибудь по телефону или заявить, что у него нет желания встречаться. Он соскучился и может быть несерьезен. Кажется, впервые с тех пор, как начал строиться город, сюда приехала художница из столицы.

— Да? — вдруг Георгий вскочил с кушетки. — Я сам очень хочу с москвичкой встретиться!

Георгий и Нина мечтали когда-нибудь привезти плоды своих трудов в Москву или хотя бы рассказать людям о том, что делается здесь, что и как чувствуется и видится на месте, что тут общего со всей страной, с ее великим трудовым подъемом. И вдруг сама Москва пришла к ним.

— Она известная художница?

— Довольно известная, — ответил Георгий, — но, кажется, критик более, чем художник. Критик довольно дельный. Но все же художник. График она. Тем лучше, что критик…

Георгий иногда как дитя. Он, может быть, сейчас еще не понимает, как значительна предстоящая встреча.

Нина хотела бы услышать ответы на многие свои вопросы. Ведь у Георгия нет друзей-художников, он почти самоучка. Конечно, ему много дали в юности занятия с профессором. Но с тех пор как старый художник умер, Георгий работает в одиночестве.

Нина — прекрасная хозяйка. Она угостит гостью, расположит ее к себе, она не хитрит, но откровенно признается себе, что рада приезду москвички. Недавно Нина сшила себе платье, придумала фасон сама, и потом оказалось, что именно этот фасон входит в моду в Москве по веяниям из-за границы. Итээровским дамам это стало известно от жены директора завода, которая все время проводит в Москве или на юге. Нина знает, что мода не каприз, в ней есть своя закономерность. Любовь к хорошей одежде, красивой обуви — это слабость?

— Я покажу моих «Первостроителей», — торжествующе сказал Георгий. — Если бы ты знала, как мне необходимо живое слово совершенно чужого, свежего человека. Мне кажется, что, если бы не ты, я бы давно погиб. Я иногда задыхаюсь. Какое счастье, что есть на свете Москва!

Нина просияла, когда раздался звонок. Чуть надушенная, свежая, в простом платье, но в отличных чулках и блестящих черных туфлях, ока пошла открывать.

В дверях вместо одной появились сразу две гостьи.

Алиса Гагарова, очень толстая и грузная, молодая, с рыжеватыми стрижеными волосами, хотела представить свою спутницу, известную писательницу, бывавшую в этом городе лет пять тому назад и оставившую по себе с тех пор самое хорошее воспоминание. Лосева написала роман о прекрасной, вдохновенной молодежи, строившей новый город. Это почти романтическая песня. Приход писательницы — сюрприз, который Алиса приготовила для Раменовых. Но, войдя, Гагарова, казалось, позабыла свои добрые намерения. Она почти смутилась, увидя Георгия. Он совершенно не походил на распространенный тип провинциального «мужичка-художничка» — так называл всех этих опекаемых и подзащитных муж Алисы, известный график.

Георгий в темном костюме, рослый, с разгоревшимся лицом, с безукоризненным пробором в густых темных волосах. Он спокойно и в то же время дружески посмотрел в глаза Алисы, подавая руку.

Писательница оживилась. Алиса перекинула к ней взор как бы в поисках поддержки.

Лосева шла сюда из снисходительности, не ожидая тут ничего интересного. Но ее острый глаз, кажется, не поддавался первому впечатлению, он проверял, искал на стенах первую картину, как бы желая увериться, узнать, действительно ли ее встретили порядочные люди, нет ли обмана… Она все проверяла, взвешивала.

И вдруг она откинула голову в плечи, сощурилась, жесткая мужская улыбка криво скользнула в пол-лица, почувствовалось, что первая же картина «Охотничий натюрморт с кедровыми шишками», как называл ее для себя Георгий, понравилась. Но Лосева не сразу уступала… Все же знаменитость смягчилась, тут же искоса взглянула на Нину, разговорившуюся с Алисой, обежала взором ее фигуру, чулки, туфли, потом прическу…

Картина, кажется, понравилась… Это женщины, привыкшие к противодействию, неожиданностям, приключениям…

Посмотрели картины в кухне и в спальне. В студии накануне лопнула труба, приходили мастера, отключили отопление, и там довольно холодно. Георгий принес оттуда несколько полотен.

У опытных москвичек такой вид, словно они сразу берут быка за рога. Спросили Георгия, где он выставляет свои картины.

— Пока нигде, кроме клуба и библиотеки.

Неужели он не понимает значения персональных выставок! О нем могли бы судить профессионалы. Хотя бы в краевом городе! Неужели он довольствуется дешевой славой провинциала-полулюбителя, опекаемого на стройке местным начальством? Он, к сожалению, доволен, эта новая отличная квартира, и при ней мастерская, которой могут позавидовать столичные художники. Но ведь надо иметь в виду, что в провинции могут не признать писателя, поэта, даже обязательно не признают, но признают художника, который пишет портреты, похожие на настоящих людей, — это в глазах провинциалов обычно является критерием. Конечно, здесь особенный город и, может, настоящий художник?